А. В. Луначарский «Иван в раю. Миф в пяти картинах» —
Москва: Государственное издательство, 1920
Подобно флорентийскому герцогу, знаменитому покровителю искусств эпохи Возрождения Лоренцо Медичи и крупнейшему русскому промышленнику рубежа XIX — XX вв. меценату Савве Мамонтову, Анатолий Васильевич Луначарский (1875 — 1933) получил от современников прозвище «великолепный». Впрочем, в его случае оно носило скорее шутливый характер. Возможно потому, что в руководстве молодой советской республики фигура Луначарского была одной из самых противоречивых. Интеллигент до мозга костей, человек высочайшей культуры, понимающий и тонко чувствующий искусство, эрудит, владеющий пятью европейскими языками, блестящий оратор… То есть личность «артистического склада», по выражению хорошо знакомого с наркомом просвещения К. Чуковского. При этом – большевик, пламенный ленинец, и, как позднее напишут в «Советской энциклопедии», «один из главных руководителей культурной революции».
Самое интересное, что абсолютно все это правда. Сам Анатолий Васильевич называл себя «поэтом и философом Октябрьской революции». Некоторые его товарищи по партии считали, что он предпочитает литературу и театр политической борьбе.
Луначарский действительно страстно любил литературу и участвовал в литературном процессе не только как администратор и чиновник, но и как автор. Он писал стихи (публикуя их под псевдонимом Н. Шрейтер), рассказы, пьесы, киносценарии. Пробовал свои силы в жанрах памфлета и фарса. Но особое место в творчестве Луначарского занимала драматургия. Он написал более 20 одноактных пьес, так называемых «драмолетт», или миниатюр, относящихся, в основном, к мелодраме, в которой исторические или литературные герои прошлого действуют согласно современным мировоззренческим установкам. Далеко не все эти произведения равноценны по содержанию и художественной ценности, но издавали их охотно. Ещё бы: автор — сам народный комиссар просвещения! С постановкой, как правило, проблем тоже не возникало.
Поначалу Анатолий Васильевич расценивал свое беллетристическое творчество исключительно как отдушину, которой можно посвятить «немногие часы отдыха». Но как только он занял пост наркома просвещения, его отношение к этому занятию, «дающему такое огромное удовлетворение», стало меняться. Перед ним стояла задача не просто реформировать театр, а превратить его в «мощное оружие пропаганды в классовой борьбе и революционном строительстве». В таких условиях требования к драматургам (нарком относил к ним и себя) самым решительным образом ужесточаются. Теперь их первоочередная задача — отражать текущий революционный момент. «Наша эпоха должна и может отразить себя в театре», — пишет Луначарский в 1920 году в статье «Театр и революция».
«Иван в раю. Миф в пяти картинах» относится к циклу «послеоктябрьских» пьес Луначарского, в который также входят пьесы «Оливер Кромвель» и «Маги». Написан «Миф в пяти картинах» летом 1919 года и издан «Государственным издательством» в начале 1920 г.
«Госиздат» был основан в Москве Постановлением ВЦИК от 20 мая 1919 года по инициативе А. В. Луначарского и входил в систему Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса). История возникновения этого учреждения весьма интересна. Буквально с первых дней существования советской республики новое правительство старается взять под контроль систему книгоиздания. Понимая важность и силу печатного слова, большевики за короткое время открывают новые издательства, ориентированные на выпуск учебной и пропагандистской литературы, активно сотрудничают с частными и кооперативными книгоиздательствами. С основания «Госиздата», объединившего все государственные и кооперативные издательства, начался процесс организации издательской системы в общегосударственном масштабе. Целью этого процесса было упорядочение работы, а по сути, ликвидация частных издательств. Таким образом, закладывались основы создания специфической издательской модели, полностью ориентированной на бюджетное финансирование, что, в свою очередь, обусловило уникальность процесса развития советской литературы.
Первым руководителем нового объединения был назначен Вацлав Вацлавович Воровский — член РСДРП с 1894 года и один из самых авторитетных публицистов и литературных критиков, по праву считавшийся «золотым пером партии».
В задачи «Госиздата» входило составление планов производства различных сортов бумаги, перераспределение бумажных запасов между издательствами, регулирование тематики изданий, печать массовыми тиражами партийной и учебной литературы, а также произведений русских классиков. Со временем «Госиздат» стал крупнейшим издательством (в отдельные годы на его долю приходилось до 60 — 70% выпущенных в стране книг).
Разработке издательской марки Госиздата было уделено особое внимание. Она должна была содержать в себе определенный идеологический посыл и при этом быть максимально выразительной и запоминающейся. Достичь этого удалось далеко не сразу. Первый издательский знак, созданный Константином Наумовичем Фридбергом, оказался неудачным. В нем, как в зеркале отразился весь стилистический хаос, царивший в оформлении товарных знаков первых советских издательств. Изображение рабочего и крестьянина с орудиями своего труда, читающих книгу, от которой исходит сияние, оказалось слишком перегруженным символикой и сложным для восприятия. К тому же такой знак скорее пропагандировал чтение, чем рекламировал издательство. Поэтому во второй половине 20-х годов его сменил новый знак, отличавшийся гораздо большей художественной выразительностью и лаконичностью. В этой издательской марке, разработанной Алексеем Александровичем Рыбниковым, революционно-агитационные символы — серп, молот, книга, шестерня — были изображены более схематично. Сама картинка не была перенасыщена деталями и легко запоминалась. Этот вариант оказался настолько удачным, что продолжал использоваться даже после закрытия Госиздата. На его основе создавались логотипы ОГИЗа, и других издательств, возникших на базе Госиздата. Со временем, он превратился в своего рода символ советской книги.
Но на титульном листе, обложке и последней странице книги «Иван в раю» красуется тот самый — «неудачный» — книжный знак работы Фридберга.
С самых первых дней существования «Госиздата» А. В. Луначарский интенсивно участвовал в его работе не только как руководитель, но и как редактор и автор. Поначалу доля художественной литературы, издаваемой «Госиздатом» была мала, тут безоговорочно лидировал частный сектор. В такой ситуации пьесы наркома были большим подспорьем. Они были революционны, востребованы и вызывали большой резонанс, поэтому издавать их старались быстро и качественно. Это очень хорошо видно на примере «Ивана в раю».
Книга довольно большого формата (30×23 см.) в плотной иллюстрированной издательской обложке. Текст напечатан на более тонкой бумаге, причем разного качества (страницы с 1 по 32 имеют желтоватый оттенок). К 1920 году будущий издательский гигант не успел ещё сосредоточить в своих руках все производственные мощности, поэтому дефицит бумаги давал о себе знать. Обложка и 10 иллюстраций выполнены в технике ксилографии Василием Николаевичем Масютиным — виднейшим мастером гравюры первой трети ХХ столетия. Подпись художника в виде монограммы «В. М.» имеется на 5 из 10 изображений. Иллюстрации расположены в тексте, визуально воплощая сюжет. Впоследствии имя Масютина было практически забыто, но в двадцатые годы даже самые придирчивые художественные критики считали его одним из главных действующих лиц русской печатной графики. Для графического стиля этого художника характерно сочетание символизма и орнаментально-схематического экспрессионизма. Высочайший уровень техники позволил Масютину добиться необычайного эффекта слияния графического элемента с живописным. Интересно, что в будущем, продвигаясь все дальше по пути экспрессионизма, Василий Николаевич вовсе отказался от сюжета в изображении. Его иллюстрации к произведениям А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя, сделанные для берлинских издательств во второй половине двадцатых и тридцатые годы, выполнены уже в обновленной манере.
Самое удивительное, что техника ксилографии, в которой выполнены иллюстрации к пьесе Луначарского, была для художника относительно новой, он начал ее осваивать только в 1918 году. До этого он был известен, в основном, как мастер офорта. Дело в том, что вскоре после революции Масютин был выселен из собственной квартиры, где, в числе прочего, находился и его рабочий станок. Но бытовые неурядицы не сломили Василия Николаевича. Он, по собственному признанию, принадлежал к числу «неутомимых экспериментаторов», поэтому, не теряя надежды когда-нибудь вернуться к офорту, осваивает ксилографию и литографию и начинает интенсивно работать в книжной графике.
Тем не менее, несмотря на творческие успехи и очевидную востребованность, ужиться с новой властью Василий Николаевич так и не сумел. Характер у него был сложный, с людьми он ладил плохо. Сам Масютин и не думал отрицать свою «антиобщественность», считая ее необходимой для того, чтобы сохранить собственную значимость. Творчество он приравнивал к «порыву любовного созидания, который трудно подчинить социальным мотивам». Такая позиция никак не вязалась с представлением о культуре, как об инструменте классовой борьбы.
Василий Николаевич не был монархистом (несмотря на то, что являлся дворянином и офицером царской армии), но в молодой советской республике он не видел для себя будущего. В итоге в 1920 г. Масютин уехал сначала в Ригу, а затем в Берлин, где и прожил вплоть до своей смерти в 1955 году. Поначалу, жизнь в эмиграции складывалась довольно удачно. На родине его творчество считали слишком «не русским», возможно, это обусловило то, что он так легко освоился в Германии. Масютин очень много работал для берлинских издательств и вскоре стал одним из самых популярных иллюстраторов русской литературы. Кроме того, он сотрудничал с актером и режиссером Михаилом Чеховым в качестве художника-декоратора, увлекался прикладной графикой, писал теоретические работы, посвященные графическому искусству, художественную прозу…
Но в дальнейшем судьба была менее благосклонна к художнику. По окончании войны он был арестован в Берлине советской военной администрацией по обвинению в связях с украинскими националистами и отправлен в лагерь Заксенхаузен. Масютин действительно создал ряд скульптур и портретов украинских гетманов, но украинским националистом он, тем не менее, не был. Единственной страстью, владевшей им на протяжении всей жизни, было искусство. Эта слепая увлеченность в совокупности с абсолютной аполитичностью играла в его судьбе странную, одновременно злую и ироничную роль — могла как ввергнуть в узилище, так и способствовать процветанию. Через 15 месяцев Масютин был освобожден «за отсутствием состава преступления» и даже получил заказ на создание скульптур для здания советского посольства в Берлине.
В России имя В. Н. Масютина, незаурядного художника, впервые поставившего гравюру в один ряд с «высоким» искусством, было практически вычеркнуто из истории культуры.
Один из трёх экземпляров пьесы «Иван в раю», хранящийся в Историческом музее, какое-то время находился в личной библиотеке Алексея Алексеевича Држевецкого — очеркиста, журналиста и писателя, публиковавшего свои произведения под псевдонимом А. Дорохов. В фонд музея этот экземпляр поступил в 1997 году из Шереметьевской таможни. О принадлежности к коллекции Држевецкого говорит экслибрис в верхней части форзаца работы известного русского художника-иллюстратора Ивана Васильевича Симакова, созданный в 1919 году. Произведения этого мастера отличает четкая архитектоника и умелое владение разнообразными видами шрифта, что можно наблюдать на примере данного экслибриса. Графическая миниатюра в прямоугольной рамке с закругленными краями изображает пещерного человека с каменными орудиями труда и современного, сидящего в кресле. Между ними, в лучах солнца, раскрытая книга, на которой написаны первая и последняя буквы греческого алфавита — альфа и омега. Эта картина ярко иллюстрирует роль книги в эволюции человека. Примечательно ещё и то, что данный экслибрис является портретным — моделью для «современного человека» послужил сам владелец библиотеки. Книги в библиотеке Држевецкого были пронумерованы, порядковый номер (29) тоже указан на экслибрисе.
Сюжет пьесы «Иван в раю» довольно необычен. Простой парень Иван, вероятно крестьянин, умирая, оказывается в раю, где вступает в философский спор с Богом. По ходу действия то и дело появляются ангелы, архангелы и святые (от Михаила до Георгия Победоносца), Иисус и Мария, различные богоборцы (например, Каин и Прометей) и даже сам дьявол. Причём это далеко не полный список действующих лиц! В результате Иван убеждает Создателя отречься от власти в пользу человечества и оставить свой престол. Заканчивается действие всеобщим ликованием. Сам Луначарский называл свою пьесу «полушутливой мистерией», в основу которой положена идея «трагического пантеизма». Для него за этим термином стояла целая философская система. Религию будущий нарком ненавидел с детства, а ставши взрослым и вступив на путь революционной борьбы, превратился в убежденного и последовательного богоборца. Но так уж повелось в русской культуре, что идея богоборчества неизбежно приводит к богоискательству, а затем и к богостроительству. В начале XX века, в условиях системного кризиса традиционной культуры, эти идеи были весьма распространены. Луначарский был убежденным сторонником и пропагандистом философии богостроительства. Свое виденье «веры без Бога» он изложил в двухтомном труде «Религия и социализм». Согласно его воззрениям в новой религии обожествлению подлежат силы человека, а основой должна стать вера человека в будущее и в окончательную победу социализма как справедливого строя.
В среде социалистов-революционеров «богостроительные» идеи Луначарского не получили поддержки. Г. В. Плеханов обозвал его «блаженным Анатолием», а В. И. Ленин и вовсе разнес все его философские изыскания в пух и прах. Впоследствии Луначарский отказался от своих взглядов, и признал, что увлечение богостроительством было самой большой его ошибкой. Но насколько искренним было его «покаяние»? Ведь история показала, что восприятие социализма как религии прочно укоренилось в массовой культуре. Получается, на протяжении всей своей деятельности на посту наркома просвещения Луначарский продолжал воплощать идеи богостроительства, только в завуалированной форме? Мифология Октябрьской революции и Гражданской войны, советские праздники и демонстрации, социалистический реализм, монументальная пропаганда — вот те «кирпичики» из которых складывался новый культурный код советского человека. И за всем этим стоит Луначарский.
Пьеса «Иван в раю» была поставлена спустя три года после публикации, в 1924 году, в Студии русского театра в Москве. Постановщиком выступил начинающий режиссёр и актёр театра и кино Константин Владимирович Эггерт. Костюмы и декорации создал молодой художник, выпускник ВХУТЕМАСа (ВХУТЕИНа), ученик Аристарха Лентулова — Евгений Васильевич Зотов, а музыку написал композитор Юрий Сергеевич Милютин (впоследствии прославившийся как автор патриотических песен). Информации о том, как пьесу приняла публика, не сохранилось. Судя по тому, что сам Анатолий Васильевич считал это свое произведение довольно сложным для восприятия, можно предположить, что прием был прохладным.
Как заметил современный критик Ю. Б. Борев: «драматургия Луначарского не продержалась на сцене дольше, чем он просидел в кресле наркома». И если в оценке личности Анатолия Васильевича мнения современников решительно расходятся, то в оценке художественных достоинств его пьес царит удивительное единодушие. Их критикуют и эмигранты, и «беспартийные» литераторы, и даже его товарищи по партии.
Например, русский прозаик и публицист Марк Алданов отзывается о пьесах Луначарского исключительно в уничижительном ключе, а самого автора называет «живым воплощением бездарности». С одной стороны, Алданов был убежденным противником большевиков, органически не принимавшим революцию, но с другой — человеком, обладавшим безупречным литературным вкусом, тринадцать раз выдвигавшимся на соискание Нобелевской премии по литературе. Те, кто был с Луначарским по одну сторону баррикад, оказались не менее беспощадны. Его товарищ по партии, революционер и общественный деятель Платон Михайлович Керженцев, 20 ноября 1920 года публикует в газете «Правда» статью «Драматургия товарища Луначарского», где громит пьесы наркома уже исключительно с большевистских позиций. Тут уже звучат упреки в «политическом соглашательстве», «мелкобуржуазной философии» и «проповеди реакционных идей». Дальше — больше. 26 ноября 1920 года в Московском Доме печати состоялся целый диспут о драматургии А. В. Луначарского. Один из очевидцев этих событий, русский писатель и театральный критик Александр Иосифович Дейч, хорошо знавший наркома вспоминал: «Анатолий Васильевич сидел на эстраде и в течение четырех часов слушал совершенно уничтожающие обвинения по адресу своих пьес».
Луначарский весь этот шквал критики выносил стоически. Более того, даже находил в себе силы защищаться: как на страницах различных изданий, так и публично. И делал это блестяще. По словам того же Дейча, во время пресловутого ноябрьского диспута 1920 года, в ответ на все обвинения в свой адрес, Луначарский выступил с «изумительной» речью, в которой «защищал свои произведения, громил своих противников, каждого в одиночку и всех вместе. Кончилось же тем, что весь зал, включая свирепых оппонентов Луначарского, устроил ему около трех часов ночи такой триумф, «какого Дом печати не знал никогда».
Судя по всему, в художественных достоинствах своих произведений Анатолий Васильевич не сомневался. Единственное, в чем он себя упрекал — это «трудность формы, сложность изложения», что делает сюжет непонятным для «нового» зрителя. По мнению Луначарского, «… для пролетариата, для народа, надо писать проще, монументальнее, жизненнее», но он, как художник, не может сознательно пойти на упрощение.
Стоит только добавить, что более поздние исследователи далеко не так категоричны в своих оценках драматургии Луначарского, как его современники. Не отрицая художественного несовершенства многих (особенно ранних) творений наркома, они в большинстве случаев придерживаются мнения, что драматургия Луначарского была заметным и интересным явлением в истории советского театра первых послеоктябрьских лет. Многие его пьесы действительно пользовались большим успехом и были очень высоко оценены театральной критикой, причем не только российской, но и зарубежной. В целом же литературное творчество Луначарского это тот редкий случай, когда участие в литературном процессе личности такого масштаба позволяет оставить за скобками качество литературы как таковой.
Пьеса «Иван в раю» не относится к числу самых удачных произведений Луначарского. Тем не менее, для своего времени её публикация была очень заметным событием, прежде всего событием идеологическим. Автор пьесы, создав несовершенное с литературной точки зрения произведение, умудрился задеть и религиозные и антирелигиозные чувства. Это произведение целиком и полностью принадлежит своему времени. В любое другое, его публикация была бы невозможна, либо в силу качества, либо в силу скандального потенциала.