Полное согласие

1777 год. В петербургском порту привычная суета. Из Марселя и Руана прибыли корабли с последними новинками парижской моды. Таможенники привычно просматривают товар. Французские шпаги, черепаховые табакерки, манжеты, ленты, чулки, пряжки, шляпы, запонки…  Вот партия вееров. Неожиданно в разномастной череде попадается вещица с ярким экраном, модного лососевого цвета. Теперь кому-то точно понадобится платье ему в пандан. Определенно, это очередная приманка для наших модниц, слепо повинующихся идеям французских кутюрье. Взгляд проносится по затейливой аллегорической сценке на тонких пластинах и останавливается на притягательном сюжете из благополучной и недосягаемой аристократической жизни.

Что мог подумать таможенник, разглядывая только что доставленный предмет перед тем, как поставить на нем печать? И что можем подумать об этом веере мы, современники XXI века, для которых подобные вещицы уже давно стали не просто произведениями искусства, но и проводниками в другой мир, в исчезнувшую реальность.

Дама играет на арфе, дорогом и чрезвычайно популярном в аристократических кругах инструменте. В том же пространстве, но поодаль от нее сидит молодой дворянин. Похожий сюжет, правда, со своими нюансами, вышел в том же году в гравированной серии «Le Monument du Costume Physique et Moral …» (Памятное свидетельство об укладе жизни, материальном и нравственном …). Композиция “L’Accord Parfait” – “Идеальный аккорд” или “Полное согласие” Исидора Станисласа Эльмана по рисунку Жан-Мишеля Моро Младшего позволила дать название вееру и определила возможную интерпретацию сюжета.

На веере явно изображены супруги. Они в интерьере богатой гостиной. Дама в домашнем платье — неглиже, прикрытом легким пеньюаром. Одетый для выхода в свет кавалер занят важными бумагами. Очевидно, присутствие дамы ему очень привычно и не вызывает никакого интереса. Игра на арфе – один из важных ключей к пониманию сюжета. Изображение этого инструмента является не только данью моде, рожденной Марией-Антуанеттой, и не только показателем высокого вкуса в музыкальных предпочтениях. Здесь очень важно метафорическое значение арфы, в звуках которой людям слышалась небесная гармония. В те годы арфа была инструментом домашним. Занятие музыкой: пение, игра на музыкальных инструментах в произведениях искусства – аллюзия любовных отношений. А значит домашнее музицирование, и особенно на арфе, должно было стать наивысшим выражением полного семейного согласия, безраздельного единения сердец мужа и жены. Но, и на веере, и на гравюре это не так.

Несмотря на то, что музыка наполняет пространство комнаты, изображенной на веерном экране, и доносится до слуха супруга, он полностью погружен в свои дела. Совершенно очевидно, что дама играет сама для себя. Она словно предается приятным воспоминаниям, исполняя мелодию по памяти, а не по нотам. Центральное место в композиции занимает стол с двумя смысловыми натюрмортами, разделяющий супругов. Каждый из них пребывает в своем, совершенно автономном пространстве. На каменной столешнице стоит корзина, переполненная спелым виноградом. На лежащих рядом крупных гроздьях сидит бабочка или мотылек. В символическом смысле насекомое олицетворяло сердце, плененное любовью. А спелый виноград в античной любовной лирике и библейской «Песне Песней» (эта литература переводилась французами- классицистами и пополняла общий набор метафор) ассоциировался со зрелостью женщины. У ножки стола вместе с нотами оставлена гитара, дающая надежду на будущий дуэт. Возникает ощущение, что соло дамы – лишь стечение обстоятельств. В отличие от гравированной картинки с непосредственным изображением влюбленных учителя и ученицы, мы видим, что внутренняя коллизия отношений на веерном сюжете уведена в область символики.

Рядом с намеками на скрытые чувства представлены символы стабильности и незыблемости семейного союза. Стильный роскошный дом покоится на пальмовых ветвях – излюбленном в XVIII веке знаке мира и спокойствия. На них же опираются лианы, формирующие две декоративные кулисы по сторонам центрального сюжета. Прорастание лианы из пальмы на символическом языке растений означало единение женского и мужского начал. Этот образ чуть позже нашел отражение в повести «Индийская хижина». «Обопрись на меня, я буду твоей пальмой» уверял свою возлюбленную герой Бернардена де Сен-Пьера. Очевидно, эта метафора существовала довольно широко во французской культурной традиции. Дополнительное подтверждение силы чувств персонажей веерного экрана – в вышитом пайетками цветке. Блестящий материал, подобный свинцу, согласно восточному селаму в переложении французского путешественника Обри де ла Мотрея, мог сообщать: «вся моя любовь сосредоточена на тебе». За сомнения в искренности чувств отвечала расцветшая желтая роза. Она вновь напоминала о неизвестном компаньоне музицирующей дамы или об адресате письма ее супруга.

На веерном экране каждый персонаж находится в своем пространстве. Это его возможность спокойного существования в семье, его зона комфорта, право на невмешательство в его мысли, эмоции, настроение. Дело, которым каждый занят – одновременно публичное и глубоко личное. И в этом их Полное согласие.

В гравированном сюжете разрушается семейная идиллия, зато возникает гармония чувств.

«Прекрасные пальцы касались струн с особой мягкостью, и аккорд их сердец сливался с гармоничными звуками. Муж, сидевший напротив, глядел пристально. Инстинкт ревности вдруг открыл ему, что творилось в их душах. Очарованные влюбленные были заняты только собой… <…>

– Идеальный аккорд, полное согласие, – бормотал он.

– Вы его нашли? – спросила жена.

– Это не я, черт возьми, а вы сударыня, его заполучили…»,

– так комментировал сюжет Ретиф де ла Бретон. В этом единении сердец и выразилось подлинное стремление людей, настоящий смысл человеческих отношений.

Композиции веера и гравюры повествуют о типичных для конца галантного века взаимоотношениях между супругами в аристократических семьях. О правилах приличия и хорошем тоне. Ведь большинство дворян старались производить впечатление крепких семейных пар. Но в долговечность искренних привязанностей мало кто верил. Разводы были чрезвычайно затруднительны. Тайные любовные связи становились неотъемлемой частью брака.

Еще десять лет с момента создания обоих произведений длилась изысканная великосветская жизнь. С помощью вывозимых во многие страны произведений искусства, которые становились неотъемлемой частью быта, Париж транслировал свои привычки, моду, стиль всем влюбленным в него современникам.

Но на таможне мешкать нельзя. Быстрым движением руки на обороте экрана ставится печать. Заморская вещица отправляется в магазин, а потом, вместе со своей владелицей, – в великосветские салоны, гостиные, театральные ложи и будуары. В поисках подлинной гармонии, счастья и любви.

Автор — Ирина Сафонова, старший научный сотрудник отдела тканей и костюма