Бальмонт, К. Д. Гимны, песни и замыслы древних :
Египет, Мексика, Майя, Перу-Халдея,
Ассирия, Индия, Иран, Китай, Океания,
Скандинавия, Эллада, Бретань. —
Санкт-Петербург : Пантеон, [1909].
Константин Сергеевич Бальмонт (1867-1942) по праву считается одним из лучших русских поэтов. Начало «Серебряного века» можно, не кривя душой, назвать «десятилетием Бальмонта». С момента выхода в свет его сборника стихов «Под северным небом» в 1894 году и вплоть до 1905 года он безраздельно царил на российском поэтическом Олимпе. Даже «мэтр» Валерий Брюсов, по словам очевидцев «подчинялся ему, как мальчик». «Россия была именно влюблена в Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады. Кавалеры нашёптывали его слова своим дамам, гимназистки переписывали в тетрадки…» – вспоминала Н. Тэффи. Повсеместно возникали кружки «бальмонтистов» и «бальмонтисток», а фраза «Бальмонт — мой бог!» становится практически слоганом молодежи рубежа веков. Книги Бальмонта расходились невиданными по тем временам тиражами в 1800 — 2000 экземпляров, тогда как средний тираж любого другого символистского издания редко превышал 600. Даже когда критика всё настойчивее говорила о поэтическом конце Бальмонта, публика продолжала его боготворить. Его гастрольные поездки по России в 1914 — 1917 годах имели оглушительный успех.
Но путь к славе «самого певучего поэта эпохи» не был усыпан розами. Самый первый сборник стихов Бальмонта, изданный в 1890 году в Ярославле на собственные средства, ни у кого интереса не вызвал. Юный поэт сам скупил и уничтожил весь тираж. Удержаться на плаву и не сойти с выбранного пути в этот сложный жизненный период ему помогла переводческая деятельность. Русские символисты, люди, как правило, образованные и эрудированные, в своем стремлении «пробудить отечественную словесность от старческого сна», старались как можно полнее перенести на родную почву мировой художественный опыт. Бальмонт в этом вопросе снова оказался «первым, среди равных». Поэтический дар органично сочетался в нем с переводческим талантом. Он блестяще знал языки. В одном из писем он признавался: «Я читаю без затруднений на языках – французском, английском, немецком, испанском, итальянском, шведском, норвежском, польском, португальском, латинском. Прикасался к египетскому, еврейскому, китайскому, японскому, к языкам Мексики… Занимался еще грузинским и кое-как разбираюсь в греческом. Лепетал, в путях, по-самоански и по-малайски». Кроме того, Бальмонт по своему душевному складу и характеру мировосприятия был самым настоящим космополитом. Многие современники обращали внимание на его откровенную «не русскость». Марина Цветаева даже называла его «заморским гостем» русской поэзии. Интерес к культурному наследию человечества и неуемная жажда знаний постоянно влекли его в дальние странствия. Пожалуй, никто из русских поэтов не разъезжал по свету так много и часто как Бальмонт. К 1910 году он объехал практически все европейские страны, успел посетить США и Мексику. В дальнейшем совершил два кругосветных путешествия. Все это не просто помогло ему за короткий срок сделаться одним из самых известных и продуктивных русских переводчиков, но и оказало влияние на его собственное творчество, существенно расширив его диапазон. Добившись литературного признания, Бальмонт не оставляет переводческой деятельности, продолжая осваивать новые, всё более экзотические языки и культуры. Он переводил поэтов всего мира — европейских, американских, польских, армянских, грузинских… Далеко не все переводы Бальмонта можно считать удачными, хотя некоторые из них, например, «Колокола» Э. По, стихи П. Шелли, О. Уайльда, стали признанными шедеврами русской поэтической переводной литературы.
Сборник «Гимны, песни и замыслы древних: Египет, Мексика, Майя, Перу, Халдея, Ассирия, Индия, Иран, Китай, Океания, Скандинавия, Эллада, Бретань» — интереснейший образец переводческой деятельности Константина Бальмонта. Книга представляет собой поэтическое переложение на русский язык мифов и преданий разных времен и народов. В этот небольшой по размеру томик (18,9х14,0х1,3 см.) Бальмонт попытался вместить образцы поэтической речи практически всех народов Земли: от древнейших государств Египта и Месопотамии до европейского средневековья и далеких цивилизаций перуанских индейцев.
Книга вышла, предположительно в 1909 году, в петербургском издательстве “Пантеон”, в серии “Мировая литература”. Интересный момент: автор и название книги напечатаны не на обложке, а на суперобложке. На тонкой папиросной бумаге, двухцветной печатью (черным и зеленым), выведены украшенные орнаментом фамилия автора, заглавие книги («Зовы древности») и наименование серии. На самом верху, крупным шрифтом написано название издательства. Часть тиража вышла вообще без обложки.
В оформлении книги принимал участие практически весь цвет художественного объединения “Мир искусства”. Обложку, например, оформлял Евгений Евгеньевич Лансере (1875-1946). Ему же принадлежит дизайн титульного листа, украшенного орнаментальной рамкой, в которую вписано название книги, причем на этот раз оно звучит как «Гимны, песни и замыслы древних…». В уголках рамки хорошо видны буквы Е. Л. — монограмма художника. Над рамкой расположено название серии: “Мировая литература”. Шрифт стилизован под античные памятники письма.
Вообще, апелляция к античности — одна из характерных деталей художественного оформления печатной продукции издательства “Пантеон”. Издательский знак, расположенный на форзаце и нижней стороне обложки книги, был разработан для “Пантеона” русско-английским художником-графиком Владимиром Яковлевичем Чемберсом (1877 — ок. 1934) — это условное изображение древнегреческого храма. В России рубежа XIX — начала XX века культура античного мира становится одной из центральных тем литературы и философии. Это не могло не отразиться и на издательском деле. “Пантеон” был одним из первых предприятий, ориентированных на выпуск неоклассики, античность же рассматривалась как базис всей классической культуры. Использование греко-римского декора в художественном оформлении изданий “Пантеона” должно было ещё раз подчеркнуть универсальный характер передовой русской культуры, ее способность не только усвоить, но и творчески переработать идеи античности.
Во вступительной статье под названием “Костры мирового слова” Бальмонт в своеобразной иносказательной манере говорит о собственном предназначении, об особой миссии поэтов, особенно русских, в жизни общества. По его мнению, так как “только в России существует сейчас кипенье настоящего творчества”, то именно русским поэтам предстоит создать Певучую Дружину, чьим предназначением будет “свить цветочную гирлянду красоты и знания”, способную изменить мир.
“Гимны, песни и замыслы древних” содержат тринадцать глав, каждая из которых посвящена определенной стране. Главы открываются гравированными изображениями с названиями стран работы Е. Лансере, М. Добужинского, Л. Бакста, Г. Нарбута и С. Чехонина, на которых в стилизованной форме обыгрывают сложившиеся представления о культуре данной страны или цивилизации. Названия тут являются частью стилизации, а иногда вписаны в архитектуру изображения как органичный элемент (как, например, в случае с Ираном, или Майя работы Г. Нарбута). Это — одна из характерных особенностей графики художников “Мира искусства”. Единственная концовка — изображение скарабея, принадлежащее все тому же Г. Нарбуту, венчает собой “Изъяснительные замечания» написанные автором. На всех без исключения иллюстрациях есть монограммы художников.
В конце книги помещена страница, рекламирующая уже вышедшие, и ещё готовящиеся к выходу переводы Бальмонта. По перечню имен и тем (от Кнута Гамсуна до Лао Цзы) видно, насколько широко Бальмонт охватывал мировую культуру. Кстати, из этой же рекламы можно узнать, что Бальмонт намеревался выпустить своеобразное продолжение “Зовов древности” — “Любовные песни древних”, с поэмами Египта, Мексики, Майя, Перу, Китая, Японии, Океании, Индии, Скандинавии, Бретани, Литвы, Ирландии и Шотландии, но по какой-то причине он от этой идеи отказался.
Тут же анонсированы и переводы других авторов, также готовящиеся к выпуску. Отдельная страница уделена изложению издательской программы “Пантеона”, с подробным объяснением целей и стратегии предприятия.
Стоило это издание один рубль пятьдесят копеек. В книге сообщалось, что наряду с обычным, “Пантеон” выпускает дешевое издание. Цена дешевого издания Бальмонта — сорок копеек.
Несмотря на грандиозный замысел и прекрасное исполнение сборник “Гимны, песни и замыслы древних” подвергся разгромной критике. “…Это почти исключительно нелепый вздор, просто – галиматья, другого слова не подберешь. В лучшем случае это похоже на какой-то бред, в котором, при большом усилии, можно уловить (или придумать) зыбкий, лирический смысл…”, — писал в своем очерке о Бальмонте Александр Блок. “Только сам Бальмонт может воображать, что его Полинезия чем-нибудь отличается от Бретани, или Ассирия от Мексики. Везде тот же напыщенный Бальмонт…”, — вторил ему знаменитый критик Дмитрий Философов. Переводы Бальмонта и до этого часто ругали. Брюсов вообще полагал, что “Бальмонт из плохих переводчиков — худший”.
Так ли это было? Не совсем. Расцвет модернисткой поэзии на рубеже XIX — XX веков спровоцировал подъем интереса к литературному переводу. На волне этого интереса с новой силой обострилось противостояние двух методов, или школ русского перевода — вольного и буквального. Бальмонт придерживался “вольной” традиции, для него важна была не столько точность, сколько художественность перевода. Но стремясь передать образность произведения, Бальмонт порой так далеко отходил от формы оригинала, что она и вовсе переставала угадываться. Кроме того, творческая индивидуальность Бальмонта-поэта была настолько яркой, что его лирическая манера начинала превалировать даже над тем самым пресловутым “духом” переводимого произведения, которому поэт так стремился следовать. Когда дело касалось авторов, чей стиль был Бальмонту близок, такой подход полностью себя оправдывал. Недаром его переводы поэзии У. П. Шелли и Э. По до сих пор считаются хрестоматийными. Но в случае с фольклорными и мифологическими текстами он решительно не подходил. Получался этакий, как выразился Мандельштам “перевод без оригинала”. Кроме того, для переводов гимнов индейцев майя Бальмонт использовал не оригинальные кодексы, а французские источники, в частности работы Ш. Брассёра де Бурбура и Ф. А. Де Ларошфуко, которые впоследствии были признаны фантастическими. По-настоящему письменность майя была дешифрована только в пятидесятые годы XX века советским историком и лингвистом Ю. В. Кнорозовым. По сути, весь раздел “Майя” в “Зовах древности” — это, что называется «вариации на тему».
Тем не менее, назвать “Гимны, песни и замыслы древних” полным провалом все-таки нельзя. Во-первых, далеко не все переводы в этой книге так уж плохи и далеки от оригиналов. Во-вторых, Бальмонт впервые познакомил отечественного читателя с мифологией и культурой далеких и на тот момент малоизученных цивилизаций Океании и индейцев кечуа. Ну и в-третьих — это очень красивая книга, которую просто приятно перелистывать.
Неприятие «Гимнов…» можно во многим объяснить сложностью и экзотичностью предлагаемого материала. Почитатели поэзии Бальмонта в любом случае найдут в этом сборнике очень много привлекательного, так как, по словам современного литературоведа В. Б. Земскова: “…слово Бальмонта-поэта и Бальмонта-переводчика почти не имеет различий…”. Недаром сам поэт предпочитал называть свои “Гимны…” не переводами, а перепевами.
Сборник Бальмонта был одной из новинок серии «Мировая литература», основанного в 1908 году в Петербурге издательства «Пантеон», весьма амбициозного проекта известного издателя и художника-карикатуриста Зиновия Исаевича Гржебина (1877-1929). Для российского модернизма он был знаковой фигурой. К моменту открытия «Пантеона» Гржебин уже имел репутацию талантливого издателя и возмутителя спокойствия. Всё благодаря сатирическим литературно-художественным журналам «Жупел» и «Адская почта» резкой антимонархической направленности, которые он издавал в 1905-1906 годах. Власти очень быстро прикрыли оба издания, а Гржебин был приговорен к 13 месяцам тюрьмы и запрету заниматься издательской деятельностью в течении 5 лет. Но ни тюрьма, ни судебные запреты не могли остановить Гржебина: уже в 1906 году он основывает издательство «Шиповник», а ещё через год — «Пантеон», изначально преследовавший уже исключительно просветительские цели. Издательство стремилось наладить выпуск «литературных памятников всех времен и народов, в лучших переводах, лучшем оформлении и по доступной широкой публике цене». При этом редакция обязалась «внести в свой выбор строго историческое беспристрастие». Кроме того, предполагалось «…параллельно томикам, посвященным литературе, издать свою серию книжек, посвященных прочим искусствам: живописи, архитектуре, скульптуре, музыке и сцене», а также планировалось проводить публичные лекции о мировой литературе и вечера с участием ряда деятелей искусства. В планах издательства также значилось издание собственного альманаха.
Так как Гржебин находился под надзором полиции, издательство было оформлено на мужа его сестры Михаила Константиновича Дориомедова (1885—1920), а позднее на его зятя, журналиста Михаила Семеновича Фарбмана (1880–1933). Официально возглавить собственное «детище» он смог только в январе 1910 года.
Гржебину удалось сконцентрировать вокруг себя лучшие литературно-художественные силы своего времени. В редакцию «Пантеона» входили К. Бальмонт, В. Брюсов, Ю. Балтрушайтис, Л. Андреев и многие другие знаменитые писатели и поэты. Художественным оформлением занимались А. Бенуа, Е. Лансере, М. Добужинский, С. Чехонин, Л. Бакст. И читатели, и критики сразу отметили высокое качество переводов и изысканность оформления пантеоновских книг.
Будучи сам художником, Гржебин очень большое значение придавал внешнему виду своей печатной продукции. Идейно он был близок к представителям художественного объединения «Мир искусства». Эта группа молодых живописцев (А. Бенуа, М. Добужинский, Е. Лансере, Л. Бакст и др.) выступала против господствующего на тот момент в России академизма и критиковала передвижников за чрезмерную идеологизацию, отстаивая полную свободу творчества от каких-либо политических и даже этических рамок. “Мирискусники” переосмыслили художественное значение предыдущих эпох: барокко, рококо, ранний классицизм XVIII века, пытаясь использовать культурные достижения прошлого для решения новых задач. С некоторыми представителями этого объединения (например со Мстиславом Добужинским и Игорем Грабарем) Гржебин был знаком ещё со времен учебы в мастерской Шимона Холлоши в Мюнхене. Кроме того, их связывала совместная работа над журналами «Жупел» и «Адская почта». Эти молодые художники произвели настоящую революцию в деле оформления русской книги. Провозгласив единство формы и содержания издаваемой литературы, они разработали новую теорию книжной графики, в которой книга рассматривалась как целостный декоративный ансамбль. Не только иллюстрация, но и «любая графическая мелочь» поднималась до уровня искусства. Модернистская концепция «Пантеона» позволяла этим неординарным художникам в полной мере воплотить свои идеи. В итоге, даже самые придирчивые критики отмечали, что книги «Пантеона» «поразительно красивы».
Но, несмотря на красоту изданий и высокое качество переводов коммерческого успеха продукция “Пантеона” не имела. У Гржебина возникало всё больше проблем со сбытом продукции и выплатами писательских гонораров. В итоге, в мае 1912 года, из-за финансовых трудностей, издательство “Пантеон” вынуждено было закрыться. К сожалению, далеко не все издательские планы удалось осуществить, но стремление Гржебина изменить лицо русской переводной литературы не прошло даром. Просуществовав, в общем счете неполных шесть лет, “Пантеон” успел выпустить более 50 изданий. Среди них — собрание сочинений Ги де Мопассана, Герберта Уэллса, Оскара Уайльда и многих других. И по уровню переводов, и, тем более, по художественному оформлению продукция “Пантеона” превосходила все, что было до него.
Что касается Бальмонта, то в дальнейшем судьба не была к нему благосклонна. Его вселенская слава постепенно сошла на нет. Критики настойчиво твердили об угасании его поэтического дара, его стихи называли поверхностными и даже пошлыми. Блок вообще советовал читателям истреблять последние книги Бальмонта. Из “поэта пленительнейших песен” он, каким-то непостижимым образом, превратился в “нахального декадентского писаря”. Читательский интерес тоже постепенно ослабевал. В русской литературе появилось новое поколение поэтов: О. Мандельштам, А. Ахматова, Н. Гумилев, С. Есенин, В. Маяковский… Бальмонт, всегда остававшийся верен найденным им когда-то стихотворным приёмам казался совершенным анахронизмом. Поэт очень болезненно переживал ослабевание интереса к своему творчеству. Кроме того, он так и не смог принять Октябрьскую революцию, считая, что большевики подавляют человеческую личность. В итоге в 1920 году он снова уезжает за границу — на этот раз навсегда. Потеря былой славы, разлука с Родиной и нищета подорвали его душевное здоровье. С 1932 у Бальмонта прогрессировало психическое заболевание, которое в итоге лишило его возможности писать. Последние годы жизни он провел в приюте “Русский дом”, в местечке Нуази-де-Гран, под Парижем, где и скончался в 1942 году. Народу на его похоронах было не много: дочь Мирра, писатель Борис Зайцев, с которым Бальмонт сблизился в эмиграции, вдова его старого друга, поэта Юргиса Балтрушайтиса, поэтесса Ирина Одоевцева да несколько зевак. Ни скорбящих учеников, ни преданных поклонников.
Следуя формальной логике, можно было бы сказать, что “Гимны, песни и замыслы древних” в известной мере повторили судьбу своего автора. Эта книга не стала, подобно “Чёткам” Анны Ахматовой знаковым событием, о котором много и громко говорили современники, и которое то и дело вспоминают потомки. Однако именно это и составляет ценность и прелесть издания. Не став событием, “Гимны…”, тем не менее, остались и остаются типичным явлением Серебряного века. Своего рода “идеальным артефактом” эпохи, сумевшим вобрать в себя все отличительные черты, достоинства и недостатки, “родимые пятна”, впечатляющие прорывы и болезни отечественной поэзии, а также оформительского и издательского дела того времени. В сущности, этот не вполне удавшийся эксперимент Бальмонта и Гржебина даёт наглядное представление об эпохе Серебряного века как таковой. Весьма соблазнительно сделать смелое предположение — представляется вероятным, что специалист мог бы реконструировать основные признаки эпохи только на основании истории создания, издания и реакции читателей и критиков на “Гимны…”.
Ну и, в конце концов, это просто очень красивое, радующее ум, глаз и сердце издание.