Воспоминания о сортировочно-эвакуационном госпитале 290. К выставке «Медики в годы Великой Отечественной войны». Часть 4 — Блог Исторического музея

Воспоминания о сортировочно-эвакуационном госпитале 290. К выставке «Медики в годы Великой Отечественной войны». Часть 4

ЗОЯ НИКИТИНА. «ПЛАКАЛА НЕ ОТ БОЛИ»

…Зоя бежит по лесу, прижимая к себе миску с тёплым супом. Под ногу попадается коряга. Девушка падает; миска летит в сторону.

Это было в Пыжовском лесу близ г. Вязьмы.

«- Весной 1943 года, — вспоминала Зоя Ильинична, — огромная колонна машин со всем госпитальным имуществом и персоналом прибыла из Москвы в Пыжовский лес. Приехали ночью. Днём нельзя было двигаться, так как немецкие самолёты нещадно бомбили этот район. Нас и имущество сбросили на снег. О том, чтобы отдохнуть и поспать, нечего было и думать. Здесь были котлованы от бывших немецких землянок, полностью заполненные льдом.

С этого и началась подготовка к строительству подземных палат для раненых, операционных блоков, перевязочных, прачечных, кухни и всего остального для нормальной работы госпиталя.

Нам приходилось киркой и ломом выдалбливать лёд. Весь персонал был разбит на бригады. Мы вставали в 4-5 утра. Короткое построение — и в лес.

Сначала жили мы в палатках. За большое счастье считалось дежурство ночью. Обогревала нас бочка — надо было следить, чтобы не прогорали дрова в этой печке; высушить всем одежду и обувь. Во время дежурства можно было и волосы вымыть, хоть кое-как вымыться, снега натопив. Снегом и умывались.»

Зоя писала родителям:

«Не волнуйтесь за меня. Кормят нас хорошо. Девочки все добрые. И соловьи поют».

А в письме к подруге было другое:

«Если бы ты знала, как мне трудно! Голодаем, рёбра из-под кожи выступают».

В самом деле, в первое время персонал питался скудно. Весной дороги к лесу стали непроходимыми, машины с продовольствием застревали. Иногда что-то сбрасывали с самолёта. Случалось, что медсёстры получали на день брикет чечевицы и сухарь.

Зоя не хотела беспокоить родителей, потому и писала бодрые письма. Но как-то она перепутала письма: то, что написала подруге, пришло к родителям. Ужаснувшись тем, что узнали, они собрались в дорогу. В Москве было также не очень сытно, но родителям удалось где-то добыть целую рыбину; они её и привезли дочери.

Расстояние до Пыжовского леса от Москвы было немалым. Папа и мама Зои измучились, пока добирались до госпиталя. Дочь с жалостью смотрела на их усталые, изголодавшиеся лица. Ей очень хотелось их чем-нибудь накормить и напоить горячим чаем.

Зоя пошла в кухню и уговорила свою подругу Граню, дать ей супа чуть больше.

Накануне ей выдали резиновые сапоги, но гораздо большего размера, чем её нога. Девушка обрадовалась, так как из вконец развалившейся обуви, ей приходилось всё чаще выливать накапливающуюся в ней жижу.

И вот она бежит с миской, торопится. Цепляется за корягу, падает; миска с супом летит на землю.

— Как же я плакала! — вспоминала Зоя Ильинична. — А вообще, в Пыжовке я плакала два раза. Весной, когда стало теплее, нас начали есть комары. Так ели, что я как-то упала на землю и разрыдалась.

Зоя Никитина родилась в Подмосковье. В Москву приехала к тёте уже в военное время. В столицу поступало много раненых. Тётя посоветовала Зое пойти работать санитаркой в СЭГ № 290. Так как она была несовершеннолетней, её отправили к комиссару госпиталя Георгию Трофимовичу Савинову. Он должен был или подписать её заявление, или отказать в приёме на работу.

Комиссар посмотрел на Зою, покачал головой, вздохнул и сказал:

— За тобой, за самой, девочка, ещё надо ухаживать. Мала ты ещё. Только люди нам очень нужны. Пойдёшь во вторую сортировку…».

Сортировка! Раненых привозили в разорванном, простреленном, окровавленном, изрезанном обмундировании и белье. Их надо было раздеть, вымыть, постричь, побрить, переодеть, помочь дойти до перевязочного отделения или отнести на носилках в операционную.

Зоя Никитина училась в девятом классе, когда началась Великая Отечественная война. Была патриотически настроена; рвалась на фронт, как все её сверстники и сверстницы — комсомольцы. И как многие советские школьницы, Зоя обучалась медицинским навыкам на курсах Российского Общества Красного Креста.

Есть её фотография, сделанная в 1942 году. Юное лицо, тонкие брови, на губах лишь тень улыбки; лихо сдвинутая на бок пилотка с пятиконечной звёздочкой впереди; гимнастёрка без знаков отличия.

Но сколько в лице этой юной девы решительности и сосредоточенности! Воин!

Медицинские сёстры и санитарные дружинницы не плакали от усталости, болей в спине, когда приходилось в том же лесу носить на хрупких плечах брёвна, или ставить в поле палатки, которые сильный ветер вырывал из рук.

Они не могли сдержать слёз, когда умирал раненый.

Однажды рыдающих сестричек увидел хирург Леонид Леонидович Туменюк*.

Он сказал: «Девочки, успокойтесь. Вам не хватит слёз на всю войну».

*Л. Л. Туменюк, талантливый хирург. Коллеги говорили о нём: «Весельчак и балагур, Хорошо танцевал».

После окончания войны Зоя вернулась в Москву. Окончила курсы чертёжников, и затем многие годы проработала техником-конструктором в институте «Проектмашдеталь». Именно там Зоя Никитина и встретила своего суженого — инженера Евгения Фёдоровича Каравайцева. Они поженились, у них родилась дочь.

Прожили вместе 47 лет. Это была яркая пара. Они всегда ходили, взявшись за руки. На них обращали внимание везде, где бы они не появлялись. Особенно всем нравились ямочки на её щеках.

В Совете ветеранов СЭГа 290 Зоя Ильинична много лет была секретарём. Ей поручили переписываться с однополчанами, отправлять им поздравительные письма и открытки. А потому накануне праздников в их квартире за стол усаживалась вся семья — во все концы СССР улетали сотни посланий.

Зоя Ильинична умерла рано. Она успела порадоваться внуку, но уже не увидела правнучку.

Говорят, что добрые люди и Богу нужны.