Ты был поэт, теперь историк
Мундиров своего полка.
Жил во второй половине XIX столетия в Санкт-Петербурге молодой человек. Воспитывался в гимназии, учился в университете. Переводил античных поэтов, сам писал стихи и прозу. Сочинения его, изданные на рубеже XIX–XX веков, составили восемь (!) томов, а один из романов в последней четверти XIX века был настолько популярен, что в публичных библиотеках на него записывались в очередь. И вдруг известный писатель в 28 лет записывается вольноопределяющимся в кавалерийский полк и уезжает из столицы к месту службы — на окраину империи.
Всеволод Владимирович Крестовский (так звали писателя) до поступления на военную службу занимался литературным трудом, посещал кружки литературного, художественного и артистического мира Санкт-Петербурга и приятельствовал со многими известными его представителями, среди которых были Л. А. Мей, И. А. Гончаров, А. Н. Майков, Я. П. Полонский, Д. И. Писарев, Ф. М. Достоевский… На вечерах в таких кружках царило веселье и оживление. Заглянем на минуту в один из них.
«М. И. Семевский, впоследствии редактор-издатель „Русской старины“, в мундире корпусного офицера, забавлял общество остроумными рассказам; Аполлон Григорьев садился за рояль и пел свой романс: „Свеж и душист твой роскошный венок“, им же положенный на музыку; Микешин, тогда еще юный художник, делал наброски».

А теперь перенесёмся из Петербурга в приграничные территории на западе Российской империи, в Гродненскую губернию. Там расквартирован 14-й уланский Ямбургский полк, в который был зачислен Крестовский. Рассказы, романсы и наброски остались в прошлом — на берегах Невы. Столичный писатель «оделся в походную форму, навесил лядунку, прицепил саблю, пригнал пистолетную кабуру, да подстегнул чешую шапки и пешком отправился по едва пробуждающимся улицам вниз, под гору, под которою, огибая город, протекает Неман». Это строки из «Очерков кавалерийской жизни» Вс. Крестовского, где собраны его наблюдения за время службы в уланах. Забегая вперед, отметим, что через год после поступления в Ямбургский полк он сдаст экзамен при Тверском кавалерийском юнкерском училище и получит первое офицерское звание, а еще через 20 лет дослужится до чина полковника.


В 1871 г. шефом ямбургских улан становится великая княжна Мария Александровна, дочь российского императора Александра II. Ей представляют командира полка, и новый шеф выражает желание познакомиться с историей ямбуржцев. Составлять полковую хронику назначают поручика Крестовского.

«История 14-го уланского Ямбургского Её Императорского Высочества великой княгини Марии Александровны полка» выходит в 1873 г. с посвящением «августейшему шефу», и уже 20 января 1874 г. поручика Крестовского Высочайшим приказом за отличие по службе переводят в лейб-гвардии Уланский Его Величества полк тем же чином. Шеф этого полка, император Александр II, также пожелал иметь изложенную в печатном виде хронику своих подопечных. Для поручика Крестовского снова нашлась работа: с сентября 1875 г. по Высочайшему повелению он прикомандирован к Главному штабу для письменных занятий. Через год выходит в свет «История лейб-гвардии Уланского Его Величества полка». За этот труд поручик Крестовский был награжден годовым окладом жалования. В период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Крестовского назначают официальным военным корреспондентом. Его письма-донесения в редакцию газеты «Правительственный вестник» составили двухтомник «Двадцать месяцев в действующей армии» (1879), за что автору был пожалован в награду бриллиантовый перстень. После окончания военных действий штаб-ротмистра Крестовского назначают секретарем начальника Тихоокеанской эскадры «для военно-сухопутных сношений и для ведения исторических записок о ее плавании». После возвращения он служил чиновником для особых поручений в Туркестане, штаб-офицером Корпуса пограничной стражи при Департаменте таможенных сборов Министерства финансов. Последнее назначение полковника Крестовского — издатель и редактор русской литературно-политической газеты «Варшавский дневник».

Хроника ямбургских улан, составленная поручиком Крестовским, стала их первой и единственной полковой историей. 816-страничный «скромный труд», выполненный «по воле высшего начальства», получился фундаментальным: с обоснованием целей, задач и актуальности, со ссылками на источники, с приложением из разного рода списков и указателей более чем в 200 страниц.

Экземпляр «Истории 14-го уланского Ямбургского полка» хранится в книжном фонде Исторического музея. На форзаце книги — учетная запись Военно-исторического музея с № 771, круглый штамп музея 1-го гусарского Сумского полка и надпись, сделанная чернилами от руки в дореформенной орфографии:

Твой удел довольно горек,
Твоя карьера не легка.
Ты был поэт, теперь историк
Мундиров своего полка
Это «неклассический инскрипт», то есть дарственная надпись, выходящая за пределы схемы «от автора книги — к его знакомому». Неизвестно, кто надписал хронику: подписи под четверостишием нет. Однако автограф — чей бы он ни был — выделяет эту книгу из других в общем тираже издания. Инскрипт, по мнению литературоведа Л. П. Быкова, является характернейшим примером так называемого затекста — информации не озвученной, а оставшейся за текстом. В четырёх строчках нашего инскрипта-затекста содержится целый пласт важных сведений о жизни составителя книги, начиная с 1857 года, когда было опубликовано первое стихотворение 17-летнего петербургского поэта Всеволода Крестовского, и заканчивая 1873 годом, когда вышла «История 14-го уланского Ямбургского полка», составленная поручиком этого полка Крестовским 1-м.
Можно предположить, что автор четверостишия был близко знаком с составителем хроники (они «на ты», ему известны факты биографии Крестовского, а в общем тоне поэтических строчек слышен оттенок дружеской шутливой иронии). Этим критериям вполне соответствует историк, журналист, редактор и издатель журнала «Русская старина» Михаил Иванович Семевский. Он жил в столице в то же самое время, что и поэт Вс. Крестовский, они посещали одни и те же литературные кружки. В автобиографических заметках Семевского есть рассказ о том, как писатель А. Н. Островский в 1860 году читал свою пьесу «Воспитанница» в квартире поэта Аполлона Григорьева. Вместе с хозяином на чтение собралась большая компания «собутыльников его и молодых людей, студентов и офицеров, ютившихся подле литераторов». В числе гостей упомянуты оба — и Семевский, и Крестовский. Первый — что важно отметить — и военную службу знал не понаслышке, так как воспитывался в Полоцком кадетском корпусе и прослужил несколько лет в лейб-гвардии Павловском полку. В том же 1860 году Семевский напечатал в журнале «Русский вестник» статью «Полковые историографы», а Крестовский тринадцать лет спустя в предисловии к «Истории Ямбургского полка» высказал многие схожие идеи о значимости подобного рода трудов. Вполне вероятно, что четверостишие на форзаце книги Крестовского написано именно его, Семевского, рукой.

Обратим внимание на поэтическую составляющую четверостишия, которая несет здесь дополнительный, важный для нас смысл. «Поэт» — это не только автор стихотворных произведений, но также и тот, кто поэтически воспринимает действительность. Ему противопоставлен «историк мундиров» — человек, нанятый для приземлённой работы, труда совершенно не поэтического. Удел (книж. «доля, судьба») человека подневольного — работать на заказ, составляя историю полка, и эта доля для поэта довольно горькая, эта «карьера» — нелёгкая. Занятие прозаического характера обозначено образно и строится на использовании синекдохи. При помощи этого стилистического приема часть (здесь: мундир) употребляется вместо целого (полк). Выражение «историк мундиров» служит в четверостишии поэтическим эквивалентом термина «полковой историограф». Посмотрим же, как поэт Крестовский «прошел тест» на полкового историографа.
Название полка, историю которого начальство «заказало» поручику Крестовскому, соотносится с городом-крепостью Ямбург (ныне г. Кингисепп Ленинградской области) — аванпостом России на северо-западных границах государства. В русской армии XVIII века уже было два полка с таким названием, но один из них в 1712 г. расформировали, а второй в 1798 г. поменял своё название. Новый, третий по счету Ямбургский полк был составлен в 1806 г. в Тверской губернии из двух эскадронов Оренбургского драгунского полка.
Благодаря хронике Крестовского ямбуржцы к своему почти 100-летнему юбилею (автор отсчитывает историю полка с 1771, а не с 1806 года) получили право с гордостью вспомнить многие боевые эпизоды из истории своего существования. Среди них — «штурм Татищевой крепости, битва при Пролейке, тяжкая Северная война в суровой Карелии, Клястицкая битва, штурм Полоцка, Витебск, Варшава и многое другое». Боевая летопись полка, или «боевой формуляр», занимает шесть страниц печатного текста. Расписание стоянок и перечень походов уместились на семи страницах. А вот «внутренняя, домашняя» жизнь полка насчитывает 640 страниц!
«Я старался проследить не только боевую летопись полка, но и все стороны его внутренней, домашней жизни, которые лишь были мне доступны из архивных бумаг, месячных отчетов, полковых приказов, журналов и исходяцих, входящих военно-судных дел и проч., а также и из записок и воспоминаний наших былых однополчан, которым было угодно почтить меня своим содействием моему труду», — объясняет составитель хроники. В Бежецком уезде Тверской губернии, в своем имении проживал Август Оттович Бойе, служивший в Ямбургском полку с 1828 по 1845 год. Он и его родной брат Адольф Оттович, служивший в нём же с 1819 по 1840 год, поделились с Крестовским материалами и воспоминаниями за все время службы обоих братьев. Первый вел постоянный дневник (на шведском языке), содержавший «много любопытных данных касательно характера тогдашней полковой жизни и польской кампании 1831 года». Об эпохе же 1830–1850-х «автор имел счастливый случай пользоваться рассказами и воспоминаниями другого старого ямбуржца, Я. С. Дирина». Кроме того, в Бежецке тогда еще проживали три ямбургских ветерана: вахмистры Коваль и Арсений Михайлов и трубач Матвей Фомин Головнев. «Из их устных рассказов почерпнуто нами много любопытных сведений», — сообщает в примечаниях Крестовский. Как человек пишущий, он творчески переработал эти сведения, «оживил» их, сумел превратить «заказной» текст в сцены из повседневной жизни Российской империи второй и третьей четверти XIX века, причем жизни не только военной. Быт и нравы северных и западных губерний, красочно изображенные Крестовским, сами по себе представляют историческую значимость.
Вот описание дворянского быта, в который включались офицеры-ямбуржцы, находившиеся в Тверской губернии на зимних квартирах:
Осенью езжали на великолепные псовые охоты… охотились и с загонщиками, а любители сильных ощущений ездили, бывало, на волков, по простоте, с поросеночком, или хаживали на медведей.
Вот зарисовка быта крестьян Бежецкого уезда, в который «встраиваются» нижние чины полка:
— Платки полоскать! оповещает, бывало, ефрейтор, после утренней уборки, обходя конюшни по деревне. «Полоскать платки», на солдатском жаргоне, значило — идти завтракать по квартирам, где ждала солдата крестьянская семья и ворох горячих овсяных блинов с горшечком топленого или постного масла, в которое мокался тоненький блинок; — отсюда-то и происходит выражение «полоскать платки».
Ценным источником сведений о жизни образованного слоя русского общества середины XIX века служат страницы, повествующие об интересах и увлечениях офицеров, в мирное время сосредоточенных в полковом клубе:
При этом клубе искони были устроены полковая библиотека, офицерский общий стол и буфет. Тут же был свой рояль, биллиард, биксы, шахматы и военная игра, которая была приобретена полком тотчас же, как только появилась в России. Полк имел свой собственный бальный оркестр и прекрасный хор певчих; первый играл на наших балах и концертах, а второй украшал собою богослужения полковой церкви.
В Бежецке ямбуржцы простояли с 1833 по 1865 г. «К сожалению, весь этот клуб, с его библиотекой, мебелью, столовым бельем и серебром, с ею военною игрою, картинами и прочими принадлежностями, — все это излюбленное и несколькими полковыми поколениями взлелеянное создание пришлося продать за бесценок, при движении полка в 1865 году в северо-западный край, на новую стоянку». В том же году ямбургских улан сменили гусары 1-го Сумского полка, которые в течение последующего десятилетия стояли на зимних квартирах в Бежецком уезде. Неудивительно, что «История 14-го уланского Ямбургского полка» попала в полковой музей сумцев. Хранить материалы по истории не только своего, но и других полков, дарить самим и получать в дар подобного рода труды было общепринятой практикой. Из музея 1-го гусарского Сумского полка книга попала в Военно-исторический музей, откуда в составе его коллекций была принята в Исторический музей.
Приведем некоторые выдержки из текста, касающиеся ключевых моментов армейской жизни ямбургских улан. Командир полка заменял молодому офицеру родного отца, «близко входя во все его нужды, радости и печали»; офицеры в полку считали себя одной семьей, «братьями, у которых все было общее — честь, дух, время, труды, деньги, наслаждения, неприятности и опасность». Честь мундира «блюлася, как зеница ока». Честь полка «почиталась такою же святыней, как штандарт». В среде товарищей, хотя и знавших французский язык, «почиталось неприличием говорить между собою иначе, как по-русски, в силу того принципа, что они — русские офицеры, служат русскому царю и отечеству». Привязанность к своему полку среди нижних чинов — тоже важная особенность: «Рядовые, которые обращали на себя особое внимание исправностью по службе, молодцоватостью и отчетливым знанием фронта, бывало, слезно умоляют командиров „отстоять“ их на смотрах, чтобы не выбрали в гвардию, в жандармы или в пограничную стражу: из своего полка никуда не хотели!» О полковом священнике стоит сказать отдельно, так как здесь автор отходит от простого бытописания и рисует перед читателем величественную картину:
Впереди, против середины полка, на статном вороном коне, который с пеною грыз удила и, нервно содрогаясь при визге летящего мимо снаряда, рыл копытом землю, красовался маститый старик с широкой окладистой бородой и развевающимися кудрями. И борода, и кудри у него были замечательно красивой, чисто серебристой седины, что придавало необыкновенную сановитость всей его характерной фигуре. Это был наш почтенный отец Петр Торопогрицкий.
На страницах полковой хроники нашлось место мягкому юмору. Улыбку вызывают страницы, посвященные форме ямбургских улан 30-х годов XIX столетия:
Преобладающим характером ее была мрачность, и потому наши однобригадцы, а с их легкой руки и вся русская кавалерия, прозвали нас «кузнецами» и «угольщиками». Последняя кличка, по преимуществу, пользуется популярностью между кавалеристами и остается нашей непререкаемой собственностью даже и до сегодня, хотя желтые шапки п погоны уже давно нарушают прежний строгий характер нашей формы.

Автор добродушно подшучивает над кличками строевых лошадей:
Это все были имена из мира классической древности, как например: Гектор, Стикс, Ахиллес… или имена романтическаго характера, как Громобой, Русалка, Танкред… или, наконец, имена в честь героев, поэтов, ораторов, музыкантов и писателей, как напримр: Гомер, Анакреон, Виргилий, Диоген, Сократ, Фемистокл, Ликург, Сципион, Гайдн, Моцарт, Робеспьер, Удино, Бобелина, Греч, Брамбеус, Гоголь.
Невозможно не рассмеяться при чтении историй о полковых «выкормышах» — животных, которые содержались при полку. Одних только собак состояло на прокормлении у эскадронных кухонь штук до шестидесяти, и все они «участвовали вместе с полком во всех движениях и делах его, нередко кидались на противника с лаем во время атак и отлично несли по ночам сторожевую службу»:
Рядом с любовью к собакам, шла любовь к козлам… Эскадронные козлы, так же точно, как и собаки, бывало, делают с эскадроном все походы, идут на ученья, на маневры и даже выходят на смотры и парады. В тридцатых годах, при трубачской команде, жил на конюшне огромный и очень красивый козел, наделенный от природы прекрасною волнисто-белою шерстью. Бывало, перед каким-нибудь большим праздником, трубачи сводят его в баню, вымоют и выкрасят, один раз сандалом, другой синькой или иным каким-нибудь «крашевом», и вот, на завтра гуляет себе по Бежецку трубачский козел, весь розовый или голубой, на рогах разноцветные ленты развеваются, а под длинною бородою бубенчики позвякивают.
Всеволод Владимирович Крестовский (1840–1895) действительно был известным петербургским поэтом. Расширив значение этого слова, будем подразумевать под ним все литературное творчество Крестовского. Двухтомник его стихов был напечатан в 1862 году, когда поэту исполнилось 22 года. Тогда же в серии «Собрание сочинений русских авторов» вышли и его сочинения в двух частях, а в 1867 году опубликован четырехтомный роман «Петербургские трущобы», ставший, как сказали бы в наши дни, бестселлером. В последней четверти XIX века роман переиздавался несколько раз; затем наступило затишье, а с 1990-х число переизданий возросло в разы. По мотивам романа в начале XX века писали театральные пьесы и киносценарии, а в 1994–1998 гг. был снят сериал «Петербургские тайны».
Перо позволило талантливому человеку достичь немалых успехов, когда он ходил в штатском. Перо сослужило ему хорошую службу, когда он надел военный мундир. Поручик уланского Ямбургского и лейб-гвардии Уланского полков, штаб-ротмистр, ротмистр, подполковник, наконец, полковник штаба Варшавского военного округа Крестовский и известный писатель Всеволод Владимирович Крестовский — одно и то же лицо. И как «поэт», и как «историк мундиров» он состоялся!
Автор — Эльвира Вячеславовна Чуланова, младший научный сотрудник отдела книжного фонда